На прошедших выходных я принял участие в ролевой игре живого действия "SpaceOpera". Группа игры вконтакте.
Под катом - легенда моего персонажа, лётчика-истребителя с тяжёлой формой ПТСР, которое не раз проявило себя во время игры.
читать дальшеМеня зовут Теодор Ван Гог. Мне двадцать девять лет.
Я знаю, о чём вы хотите спросить. Нет, не родственник. Дед в своё время серьёзно занимался этим вопросом, не пожалел денег на запрос в архивы Старой Земли, и ответ был однозначным: установить степерь родства не удалось. Просто однофамилец. Жаль.
Почему я начал с этого? Все всегда задают этот вопрос. Тот самый Ван Гог умудрился остаться известным художником даже спустя все эти века, когда никто уже не помнит ни учёных его эпохи, ни тем более политиков и военных. Удачливый старый засранец, хоть он и умер в сумасшедшем доме в полной нищете, не продав при жизни ни одной своей картины. О нём люди всё ещё помнят. Кто вспомнит нас? Лучше об этом не думать.
Я родился на планете Маяк Бесконечности. Это официальное название, для анкетных бланков и для лент новостей. В реальной жизни все всегда называют её просто Маяк.
Не знаю, знакомы ли вы с историей этой планеты. Она всегда была по-своему уникальной. Обитаемая планета на орбите вокруг нейтронной звезды — до обнаружения Маяка считалось, что это невозможно. Плотное облако космической пыли, продолжающее падать на нейтронное ядро с момента взрыва сверхновой миллиарды лет назад, послужило щитом, закрывающим плоскость эклиптики от жёсткого излучения. Излучение звезды нагревает космическую пыль центрального облака до огромных температур, и именно пыль служит источником света и тепла для Маяка и остальных планет системы. С поверхности нашей планеты звезда выглядит как длинная вытянутая линия, космическая игла, более яркая в центре и тусклая по краям — это аккреационный пылевой диск, вид в профиль. В анфас на него лучше не смотреть: полюса звезды не закрывает пыль, и гамма-излучение оттуда исходит такое, что даже самый совершенный силовой щит не продержится и минуты. Подняться даже совсем невысоко над плоскостью эклиптики — занятие для идиотов и самоубийц.
Зато зрелище оттуда открывается захватывающее. Два сине-фиолетовых луча релятивистских струй видны только из космоса, атмосфера Маяка поглощает их свет без остатка. А когда их видно, они тянутся, насколько хватает глаз, и может показаться, что они протыкают галактику насквозь, что именно вокруг этой оси вращается весь мир. Многие религиозные фанатики на Маяке думают именно так.
У главы первой картографической экспедиции было странное чувство юмора, ничем иным я не могу объяснить тот факт, что наша звезда называется Дно. Это название редко упоминают, всегда говорят: система Маяка. Когда выходцев с Маяка хотят оскорбить, нас называют донными рыбами, или просто днищем. Я могу сказать это вслух. Вы — нет. Мне доводилось убивать и за меньшее.
Материя, порождённая недавним (в космических масштабах) взрывом сверхновой, обладает множеством удивительных свойств. Добывающие станции разбросаны по всей системе Маяка, почти на каждом крупном астероиде работают шахтёры и инженеры. Маяк является основным поставщиком анобтаниума в ближайшем звёздном скоплении, и соседи всегда точили зуб на богатства этой планеты. Невозможно закрыть каждую добывающую станцию надёжным зенитным щитом, поэтому Маяк всегда вкладывал огромные деньги в свой космический флот сил быстрого реагирования. Служить во флоте было почётно и выгодно, конкурс на зачисление в Академию космофлота всегда был большим. Когда мне исполнилось восемнадцать, я успешно сдал все экзамены и был принят на пилотажно-капитанский факультет.
Кроме Маяка, в нашей системе есть ещё две обитаемые планеты, Асгард и Ванахейм. Это спутники газового гиганта Иггдрасиля, их колонизировали значительно позже, когда Маяк уже давно контролировал всю добычу анобтаниума в системе. Эти две планеты плохо приспособлены для людей, условия там поганые, все поселения — это купола с нормированными дозами воздуха и чистой воды, со строгим контролем рождаемости и прочими прелестями планет с индексом обитаемости 0.5 и ниже. Их колонизировали в надежде найти анобтаниум в недрах, но его оказалось слишком мало. Тогда эти планеты объединились в военный альянс, получивший название Доминион Асгарда, и объявили Маяку войну.
Конфликт продлился четыре бесконечных года. В официальных новостных коммюнике он бесхитростно назывался войной за Маяк Бесконечности; для нас он навсегда остался Доминионской Мясорубкой.
Когда всё это началось, я думал, что уже знаю, что такое война. Наше звено совершило добрую дюжину боевых вылетов против космических пиратов, которых было полно в нашем секторе космоса. Работа строго по учебнику, никаких потерь, и мы чертовски этим гордились. Истребительная эскадрилья, авианесущий эскорт IBN Нимиц — как это гордо звучало тогда! Я хорошо помню, какими глазами смотрели на нас курсанты Академии, когда в первый день войны мы закатили прощальную вечеринку в том маленьком баре рядом с казармами пилотажного факультета. Техники завершали обслуживание корабля, а мы решили покрасоваться перед курсантами в нашей настоящей форме космического флота, с новенькими лейтенантскими нашивками… Какими мы были дураками. И мы, и курсанты, которые смотрели на нас с такой завистью. Что ж, нам, в отличие от них, очень скоро предстояло потерять свои иллюзии.
Я хорошо помню нашего первого погибшего. Лейтенант Тим Хоффман. Дурацкая случайность, фотонная торпеда с «Нимица» сдетонировала в полёте, когда его истребитель был слишком близко. Яйцеголовые потом долго спорили, из-за чего торпеда рванула, но так и не смогли толком ничего понять. Мы устроили Тиму прощальную церемонию, долго говорили всякую чушь про долг и верность идеалам, и тогда меня резануло: вот оно. Вот теперь война для нас началась по-настоящему.
И понеслось. Вылеты, вылеты, короткие передышки в порту — и снова вылеты, иногда по 20 часов в сутки мы проводили за пультами боевых кораблей. Какой-то удачливый доминионский корвет прямым попаданием вывел из строя систему жизнеобеспечения на «Нимице». Технари быстро восстановили циркуляцию воздуха, но вот повреждения температурного контроля требовали постановку корабля в сухой док. Разумеется, на это не было времени. Корабль превратился в одну большую ледяную пещеру. Аварийных обогревателей хватило только на мостик, машинное отделение и несколько больших залов, которые мы переделали в кубрики. Спали вповалку, друг на друге, завернувшись в термокостюмы, каждый из которых был на вес чистого анобтаниума. Можно сказать, нас преследовала странная, извращённая форма удачи: «Нимиц» ни разу не получил достаточно серьёзных повреждений, чтобы встать в сухой док. В итоге, всю войну мы воевали на летающем холодильнике.
Война шла хреново — и это очень мягко говоря. Нас давили по всем фронтам. Попытка контрнаступления — операция «красный туман» — обернулась полным разгромом, от Четвёртого Дивизиона осталось меньше трети, да и то — полудохлые недобитки. В нашем звене тоже было много потерь. Длинный Бенджи, самый старший из всех нас — штурмовое крыло Доминиона. Ми Хой, добродушный толстый азиат — крейсер космических пиратов, снова поднявших голову с началом войны. Аарон «Четыре туза», молодой чернокожий парень, который прямо на глазах превратился из восторженного юнца в закоренелого циника — врезался в ледяной астероид на полном ходу, при полном отсутствии противника на радарах. Официальное заключение — отказ управления. Неофициально, мы все были уверены, что ему просто надоело это затянувшееся ожидание чужой торпеды в двигатель, и он решил всё сделать сам. Мы не говорили об этом, даже между собой. Тут не о чем было говорить.
К нам поступало пополнение. Скоро я перестал запоминать их лица. Нам, ветеранам «Нимица», почему-то везло, из первоначального состава эскадрильи та треть, что пережила первые два месяца войны, раз за разом исправно возвращалась из вылетов — а вот новичков мы теряли каждый раз. Рик рисовал за каждого погибшего звезду на стене ангара. Я не делал ничего. Только дрался, потом возвращал свой в очередной раз развороченный и полудохлый истребитель в ледяной холод ангара, и ждал следующего вылета. Как машина. Ничего человеческого. Всё наше истребительное звено было таким — механический обмен репликами в бою, тупое оцепенение за его пределами. Единственный способ не сойти с ума в том аду, в котором мы жили тогда.
На четвёртом году войны командование приняло решение нанести массированный ответный удар. «Нимиц» был на самом острие атаки. Мы прорвали орбитальную оборону Ванахейма, вышли на бомбардировочную высоту и потребовали полной и безоговорочной капитуляции. Но тогда нам так ничего и не ответили. Как показало расследование значительно позже, наше собственное СБ блокировало все частоты радиосвязи. Мы и не могли получить никакого ответа. И тогда мы начали бомбить.
Однажды, уже после войны, я дал по морде адмиралу космофлота. Это было на церемонии награждения, этот тыловой придурок рассказывал нам, какими мы были героями, и как молодёжи следует быть похожими на нас. Я не удержался тогда. Он ничего не понимал про нас. Совсем ничего.
Мы не были героями. Мы были горсткой психопатов, каждый с собственной шизой. Никто в здравом уме не смог бы пережить то, что пережили мы. Не знаю, как мы тогда не поубивали друг друга. Персонал тыловых баз боялся нас, все разбегались с дороги, когда мы прилетали за новыми истребителями и пилотами.
И мы навсегда остались психопатами. После войны мозгоправы долго работали с нами и с такими, как мы, но добились только того, что мы внешне стали походить на нормальных. В конце концов, на нас махнули рукой. Когда я врезал тому адмиралу, меня хотели отправить под трибунал, но вступился капитан Капарелли. Он командовал «Нимицем» всю войну, и был таким же психом, как и мы все. Он лучше других знал, что мы собой представляем, и чего от нас следует ожидать.
Благодаря ему меня всего лишь списали на берег. К тому времени у меня не осталось ни родных, ни друзей, ни денег — всё, что я получал на службе, я отправлял жене, а в день конца войны она вдруг исчезла без следа, и все деньги исчезли вместе с ней. Я не говорил, что был женат? Неважно. Я предпочёл бы сам поскорее об этом забыть.
Единственное, что я умел делать — это управлять боевым космическим кораблём. На Маяке меня не брали даже водить грузовики на низкую орбиту, флотский «волчий билет» обладает на этой планете исключительной властью над людьми. Поэтому я ошивался в баре при космопорте, ожидая первого же военного корабля под незнакомым флагом, чтобы вписаться в экипаж добровольцем. Я знал, что легко сдам стандартный пилотажный экзамен, и надеялся только, что мне не будут задавать слишком много вопросов о прошлом.
Транзитный трафик через систему Маяка постепенно восстанавливался в довоенных объёмах, и скоро огромный корабль с позывным «Сопрано» остановился на Маяке для дозаправки и отдыха экипажа. Я поспешил воспользоваться этим шансом и оставить прошлое за спиной.
Но прошлое продолжало меня преследовать и после того, как я покинул Маяк. Мне снились кошмары о войне, и даже снотворное помогало не всегда. Местный мозгоправ говорит, что время лечит любые раны. Что ж. Надеюсь, он прав.
Жизнь вошла в колею. Каждый вечер — ударная порция снотворного, чтобы не видеть кошмаров. Каждое утро — большая кружка кофе, чтобы очухаться от снотворного. Красные глаза в зеркале. Они ничего не выражают. Не понимаю, почему все всегда отводят от них взгляд, как будто видят в них что-то.
В них давно уже ничего не осталось.
Cкачать Владимир Трошин Я верю, друзья бесплатно на pleer.com